“ удивительно, как много не сказано, хотя мы постоянно говорим. ”
И в этот раз я молчу. В тишине я постигаю еще одну степень близости — общение без помощи слов. Нам удавалось создать посреди шума повседневности, среди потока яростных и диких мыслей, среди всего хаоса, в котором мы оказались, несмотря на лживое ощущение нормальности, собственную область тишины. Такую, когда хочется укутаться в нее, как в теплое домашнее одеяло и постепенно уснуть, слушая ее. Тишина бывает самых разных оттенков. Бывает тишина летних ночей. И даже это не совсем то, что нужно, ведь это наслоение стрекота насекомых, скрип ламп в уличных фонарях и шелест листьев. Такая тишина делает нас вялыми, расслабленными. И это все равно не тишина. Зимняя — гробовое безмолвие. Но она готова исчезнуть по первому знаку весны, и потом, она как бы звучит внутри самой себя. Мороз заставляет ветки позвякивать и эхом разносит малейшее слово или неосторожное громкое дыхание, сказанное глубокой ночью. Об этой тишине тоже не стоит говорить.
Есть и другие виды. Например, молчание между двумя влюбленными, когда слова уже не нужны. Это наиболее приятный вид тишины, но его легко испортить наивными и детскими переживаниями. Лучший вид тишины постигаешь в себе самом. Там не может быть ни мороза, ни навязчивого жужжания насекомых. Мозг отрешается от всех внешних звуков, и ты начинаешь слышать, как кровь пульсирует в твоем теле.
Когда я сидел в комнате, откинувшись спиной на кровать, вытянув ноги и смотря на огонь, я пытался почувствовать этот момент, когда я слышу самого себя. Надо делать паузы в словах, произнося и умолкая снова, чтоб лучше отдавалось в головах значения выше сказанного слова. Надо делать паузы в словах, смотреть на мир внимательно и строго, чтобы случайно дважды не пройти одной и той неверною дорогой, нам надо делать паузы в пути. Я не могу определиться, я не могу решить, когда моя глупая, но от этого не менее нужная, пауза в общении с Тифой и детьми должна закончиться. Она не была вызвана просто мимолетным хотением, Геостигма заставила меня это сделать, потому что я слишком привык страдать один. Прежде, стоило мне позволить кому-то заботиться о себе, как этот человек умирал. Мне не нужно больше смертей, особенно дорогих мне людей. Я понял суть тишины, нам нужно ее делать. Люди слишком любят собственные речи, и из-за них не слышно никому своих друзей на самой близкой встрече. В этой тишине мы увидим, как далеко мы были друг от друга, как думали, что мчимся на коне, а сами просто бегали по кругу.
Я в порядке. Если не считать легкую бессонницу, нервозность, боли в руке и постоянный всепоглощающий страх того, что что-то случится. Плохое, отвратное, дикое, ужасное. Я питаю слабость к тому, что исчезает.
“ лучше бы некоторые вещи не менялись. хорошо, если б их можно было поставить в застекленную витрину и не трогать. ”
Но невозможно оставить все, как есть. Невозможно, потому что жизнь это поток, а поток всегда несется куда-то вперед. Ночью в знакомых краях бесконечность начинается с последнего фонаря. Между 0 и 1 существует бесконечное количество цифр. Есть 0,1, 0,12, 0,112 и бесконечное множество других. Конечно же, куда большая бесконечность существует между 0 и 2, между 0 и миллионом. Некоторые бесконечности больше, чем другие. Бывают дни, множество дней, когда я недоволен размером своей бесконечности. Мне хочется, чтобы она была больше. И чтобы сейчас момент, когда Тифа обвивает меня руками, длился дольше. Все пройдет. И эта боль пройдет тоже, пусть даже вместе с моей собственной жизнью.
Находясь вдалеке от дома, я знаю, что теряю драгоценности. Сокровища, бесценные моменты жизни, которые я мог бы провести в компании близких мне людей. Тифа и дети уже давным давно стали чем-то настолько большим, что я редко могу отвлечься от мыслей о них. Но я ощущаю себя лишним, особенно сейчас, когда тело находится под моим контролем лишь на часть. Пепельная сыпь, организм, борющийся с клетками Дженовы в телах людей. Все это заставляет думать о смерти тоже достаточно часто. Если я умру, я не хочу, чтобы они видели это. Практически всё в этом мире умирает. В этом мире жизнь — всего лишь незначительная частичка, не более чем секундное явление. Смерть повсеместна. Она никуда не исчезнет.
Приведет в ничто. Для каждого из нас приходит время, когда смерть кажется заманчивее жизни. Но это проходит — и горе проходит, и грусть.
— Нет сил? — недоуменно спрашиваю я, еще до того, как оказываюсь в ее объятиях. Теплых, домашних и родных. Мне хочется схватить ее, прижать к себе еще крепче, расцеловать бледное лицо, зарыться рукой в ее темные волосы, ощутить вкус ее губ, которые всегда будут напоминать мне о доме и о чем-то еще не менее далеком сейчас, но я не могу. Это тоже самое, что сдаться, тоже самое, что отбросить все свои принципы, разрушить все построенные стены, что я так старательно возвел. Я не хочу сдаваться, я слишком часто думал о проигрышах, и слишком часто чувствовал их у себя на душе. Я хочу побеждать, я хочу получать в руки незримый кубок победителя и добиваться вершин. Я не могу позволять себе отступать, столкнувшись с чем-то дорогим. Я получу больше сокровищ, когда доберусь на верх.
Если откроете мою черепную коробку и вглядитесь в извилины моего мозга, вы найдете там отпечатки ее пальцев. Не следы тех отвратных экспериментов, частью которых я стал, когда был еще жив Зак, не раны, полученные от Сефирота. Нет, там будет только она. Тифа — моя дорога, ведущая меня домой. Не уверен, что сейчас я готов пойти по ней, но я всегда буду помнить, что где-то есть путь, который всегда приведет меня туда, куда нужно. Все же есть люди бесконечные, как вселенная. Много с кем можно улыбаться, смеяться от души, говорить всякое-всякое, но большая редкость, люди с которыми можешь забыть себя.
— У тебя всегда есть силы, Тифа, — шепчу я ей в волосы, вдыхаю их чистый аромат шампуня. Я боялся изменений, потому что построил свою жизнь вокруг нее, себя и детей. Когда я вдруг снова оказался полностью предоставлен самому себе, внутри меня образовалась пустота. Наверное, это было место для них, остаток той части, что я вырвал на какое-то время. Может навсегда, потому что смерть не щадит никого. И я уже готов к ней. — Никогда не забывай об этом.
Я подумал, что это больше звучит, как прощание. Не жгучее и слезное, наша с ней жизнь никогда не была такой. Оно было терпким и немножко сухим, цвета нашей с ней силы. Мы ведь оба сильные, только я чуть-чуть дал слабину. Я не хочу говорить полноценное «прощай», ведь прощание причиняет немало боли. И навсегда выжигает свой след в нашей памяти. Он даёт о себе знать, как давняя рана, резко и внезапно, посещая приступами боли и агонии. Только болит уже не тело, а душа.
— Нельзя оставаться, — я знаю, мне никто не запрещает, кроме меня самого. Я не хочу видеть свою смерть в окружении дорогих мне людей. Я не хочу видеть их лица, я хочу тишины и покоя. Я не знаю, как можно исправить все это и просто принимаю судьбу. Так и должно быть, все, что мы делаем, делаем не зря, даже что-то плохое и кажущееся нам неправильным.
“ the problem with feelings is, that they make things more difficult, make conclusions harder to draw and make you see things that your superconcious mind wants to believe. ”
Будь все нормально, я бы звонил ей, чтобы предсказать рассвет в три часа ночи. Я бы целовал ее горячими губами, глядя ледяными глазами. Я бы учил ее любить дороги, на которых легкое не подчиняющееся  счастье. Я бы видел в людях птиц. Я был бы свободен даже в тюрьмах, а люди— в тюрьмах даже на свободе. А еще я бы целовал ее. Как? Сметая скорлупу повседневности, собирая на губах смысл бытия, безумный концентрат настоящего, зачеркивая все лишнее и обнажая самое главное. И жизнь становится одним мгновением, но в это мгновение свершится все. Так тебя когда-нибудь целовали? Нет? Ну что же... Я могу попробовать, представить, что все именно так. Что все совершенно иначе.
И я целую ее. Именно так и никак иначе. Пытаюсь представить себе другую вселенную, другой мир, где всего этого нет. Где мы можем жить по-другому. Жаль, что придется открыть глаза, и все снова встанет на свои места. Я бы шептал потихоньку слова любви, но я боюсь зря проронить их. Тишина скажет все за нас. Тишина и сладость дорогих губ.
“ i think reality is subjective. whatever world you’re living in at the time is the real one, because it feels real. ”